Маколей в 1790 году предупреждала Джорджа Вашингтона о том, что ждет американцев, если они попытаются "копировать все излишества" Англии. Погрязнув во "всех обманчивых удовольствиях порочного распутства", американцы "опрокинут все добродетели, которые в настоящее время существуют в стране". Тогда "воцарится невнимание к общественным интересам, и не будет преследоваться ничего, кроме частного удовлетворения и выгоды". Несмотря на опасения Маколея, что американский народ проявляет "большую склонность к европейской вычурности, чем к классической простоте", большинство американцев считали, что их общество достаточно молодо, чтобы избежать этих бед, связанных с чрезмерной рафинированностью.108

Как американцам не хватало развращающей роскоши Европы, так и им, постоянно твердили они себе, не хватало европейских различий между немногими богатыми и многими бедными. По сравнению с Великобританией Америка представляла собой усеченное общество; в нем отсутствовали как великие дворянские семьи с их законными титулами и роскошными богатствами, так и огромные массы бедняков, жизнь которых характеризовалась постоянным трудом и лишениями. В Америке, писал Бенджамин Франклин в одном из многочисленных выражений идеи американской исключительности в эти годы, царила "всеобщая счастливая посредственность".109

Комментаторы стремились превратить общий средний характер Америки в достоинство. "Здесь, - писал Кривекер, - нет аристократических семей, нет дворов, нет королей, нет епископов, нет церковного господства, нет невидимой власти, дающей немногим очень видимую, нет великих мануфактур, на которых трудятся тысячи, нет великой изысканности роскоши. Богатые и бедные не так далеки друг от друга, как в Европе". В Америке не было ничего, отдаленно напоминающего убогую нищету и пропитанные джином трущобы Лондона. Америка, продолжал Кривекер, писавший свои эссе до революции, от которых он в конце концов отрекся, в основном состоит из "земледельцев, разбросанных по огромной территории", каждый из которых работает на себя. Нигде в Америке, говорил он, игнорируя на время, как и большинство американских социальных комментаторов, большие дома южных плантаторов и рабские кварталы сотен тысяч чернокожих африканцев, нельзя было найти "враждебного замка и надменного особняка, контрастирующих с глинобитной хижиной и убогой хижиной, где скот и люди помогают друг другу согреться и живут в подлости, дыму и нищете".110

Американские йомены, говорили себе американцы, не должны сравниваться с неграмотным крестьянством европейских государств. Тот факт, что подавляющее большинство американцев были землевладельцами, радикально отличал их от остального мира. Даже в Англии осталось очень мало свободных землевладельцев: большинство английских фермеров были арендаторами, дачниками или безземельными рабочими, не то что "йомены этой страны", - говорил Ной Уэбстер, - которые "состояли из значительных независимых фригольдеров, хозяев своей личности и лордов своей земли".111 Другими словами, американцы представляли собой общество, идеально подходящее для республиканского строя.

Из-за преобладания земли, заявлял Джефферсон, американцам не нужно было развивать обширные городские мастерские и интенсивные производственные предприятия, которые приковывали десятки тысяч европейцев к ежедневной каторжной работе. Большинство американцев полагало, что они живут в эпоху сельского хозяйства и только начинают вступать в эпоху торговли. Они могли оставаться фермерами, и это было провиденциальным благословением. Ведь "те, кто трудится на земле", - сказал Джефферсон в самой известной из своих похвал сельскому хозяйству, - "являются избранным народом Бога, если у него вообще был избранный народ, чью грудь он сделал своим особым вкладом в основательную и подлинную добродетель".

Именно преобладание всех этих независимых фермеров сделало возможным добродетельное республиканское правительство в Америке. Они казались Джефферсону и другим американцам более свободными от тех порочных соблазнов, которые мешали европейцам принять республиканство. Пока Америка опиралась на их независимые плечи, она была в безопасности. "Развращение нравов в массе людей, - говорил Джефферсон, - это явление, примера которого нет ни у одной эпохи, ни у одной нации".112

Американцы не только называли себя нацией независимых фермеров, но и считали себя могучим размножающимся народом, более того, самым быстрорастущим народом в западном мире. Следовательно, "наше население, - заявлял Эзра Стайлз в 1783 году, - скоро охватит огромную территорию от Атлантики до Миссисипи, которая через два поколения станет владением, превосходящим британское". Это могло означать только , что "Бог задумал великие дела и... намерен сделать из нас великий народ".113

Именно потому, что американцы были оторваны от Европы и, как сказал Джефферсон в 1787 году, "удалены от всякой другой помощи, мы обязаны изобретать и исполнять; находить средства в себе, а не опираться на других".114 Результатом этого американского прагматизма, этой способности "преодолевать любые трудности путем решения и придумывания" стало всеобщее процветание. Белые американцы наслаждались самым высоким уровнем жизни в мире, а товары всех видов были широко распространены в обществе.115

Самое главное - Америка была главной страной свободы. Американцы всегда были бдительным народом, ревностно относящимся к своей свободе и, как отмечал Эдмунд Берк, пресекающим тиранию при каждом дуновении ветерка. Они знали - об этом им говорил английский радикал Ричард Прайс, - что в западном мире зарождается "дух", берущий начало в Америке. Этот дух обещал "состояние общества, более благоприятное для мира, добродетели, науки и свободы (и, следовательно, для человеческого счастья и достоинства), чем то, которое до сих пор было известно. . . . Умы людей становятся все более просвещенными, и глупые деспоты мира, вероятно, будут вынуждены уважать права человека и заботиться о том, чтобы не управлять слишком сильно, чтобы не управлять вообще".116

К началу 1790-х годов американцы уже не удивлялись тому, что их страна на самом деле привлекает беженцев из тираний Старого Света. Просвещенные люди повсюду признавали Соединенные Штаты особым приютом свободы. Весной 1794 года Объединенные ирландцы Дублина послали знаменитому ученому Джозефу Пристли свои наилучшие пожелания, когда он бежал от преследований в Англии в Новый Свет. "Вы отправляетесь в более счастливый мир - мир Вашингтона и Франклина. . . . Вы отправляетесь в страну, где науку используют в лучших целях". Пристли был лишь самым известным из многих европейских беженцев, прибывших в Америку в 1790-е гг. Таким образом, у большинства американцев были все основания поздравлять себя, как они делали это при каждом удобном случае, с тем, что они, по словам ученого Дэвида Риттенхауса, "стали убежищем для добрых, гонимых и угнетенных людей из других стран".117

Американцы были свободны и независимы, потому что, как они сами себе неоднократно говорили, они были умным народом, который не мог быть легко одурачен своими лидерами. Революция сама по себе стимулировала их. Она дала "пружину активным силам жителей", - сказал историк из Южной Каролины Дэвид Рамсей в 1789 году, - "и заставила их думать, говорить и действовать гораздо активнее, чем они привыкли".118 Уровень грамотности, возможно, и не был высоким по современным меркам, но по меркам XVIII века, по крайней